Читаем без скачивания Медные монеты даруют миру покой [огрызок, 93 главы из ???] - Mu Su Li

Сюэ Сянь разжал палец и отпустил тонкий шнур полностью:

— Почти забыл, что за день. Сегодня старшая сестра Цзян Шинина пригласила нас на праздничный ужин, идём.

В глазах семьи Фан он и Сюаньминь были благородными людьми. Лу Няньци только возглавлял наступление, и едва Сюэ Сянь открыл дверь комнаты, как собралась вся семья Фан — и старшие, и младшие, — настоятельно приглашая и увлекая его и Сюаньминя в приёмный зал.

Только теперь, глядя на стол, полный изысканных кушаний, сравнимых с ресторанными, Сюэ Сянь понял, над чем же, в конце концов, спозаранку хлопотала тётушка Чэнь, снуя туда и обратно с кухонным ножом в руках.

Было сказано, что празднуется день рождения, в действительности же это был отнюдь не какой-то большой день в году. Цзян Шицзин и Фан Чэн лишь использовали такой повод, чтобы собрать всех за обильным семейным пиром, — и только.

Без чужаков семейное застолье было шумным и бойким, однако весьма приятным. Первую половину ужина ещё придерживались кое-каких приличий, во второй же братья-близнецы принялись буйствовать, и дальше их стало уже не остановить.

Компания с братьями Чэнь как основной силой бесстыже дразнила Фан Чэна и Цзян Шицзин, а закончив с ними, пошла донимать дядю Чэня и тётушку Чэнь.

— И не стыдно?! Ешьте свои кушанья, не угомонитесь, завтра накормлю вас двоих пойлом для свиней! — тётушка Чэнь раздражённо прогнала бегающих по всему залу братьев обратно на места, набросившись на них с разборками.

Фан Чэн, впрочем, налил чашечку вина, отмёл шумное кроличье хулиганьё[207], придержал рукав одной рукой и, улыбнувшись Цзян Шицзин, поднял чашу.

Цзян Шицзин выставила указательный палец и подчеркнула:

— Только одну чашу, — затем улыбнулась сомкнутыми губами и тоже подняла крохотную чарку из светло-зелёного фарфора.

— Ничего, одна чаша в год — и я смогу выпить ещё восемьдесят чаш, — серьёзно сказал Фан Чэн.

— Тогда уже станешь призраком! — Цзян Шицзин не знала, смеяться ей или плакать.

Книжный червь Цзян Шинин рядом не мог есть пищу обычных людей, однако улыбался так, что лучились глаза.

Сюэ Сянь поигрывал чаркой. Изначально он лениво наблюдал за весельем, в итоге же взгляд его скользнул по обнажившимся запястьям Фан Чэна и Цзян Шицзин — и чуть замер…

Запястье Фан Чэна опоясывал крайне бледный след, похожий на отпечаток обвязанной верёвки, что, впрочем, выглядело исключительно знакомо. И на запястье Цзян Шицзин был такой же светлый знак…

— Что ты рассматриваешь? — Цзян Шинин случайно обернулся и как раз заметил мельком, куда падает взгляд Сюэ Сяня, потому приблизился и спросил.

Сюэ Сянь указал подбородком.

Цзян Шинин понимающе охнул:

— У мужа моей старшей сестры родимое пятно на запястье было с самого рождения. Сестра же ударилась по неосторожности. И надо же — ударилась она, когда они с зятем впервые встретились в детстве, след остался да так и не сошёл. Кажется, что точно они предопределены друг другу.

— Мгм, — согласился Сюэ Сянь; подняв брови, он отпил вина и сказал, жмурясь: — Не исключено, что знак оставлен в прошлой жизни…

Бесприютный дух, что так долго блуждал среди моря трупов в пустыне, в конечном счёте всё же осуществил заветное желание: отыскал человека, которого стремился найти, и живёт самой обыкновенной жизнью, счастливой и полной.

— Восьмидесяти мало, может быть, ещё смогу продолжить счёт в следующем перерождении, — снова заговорил Фан Чэн в той стороне. Он со всем вниманием легонько стукнул о чарку Цзян Шицзин: — Это — обещание, не откажусь и через сотню лет.

Договорив, он запрокинул голову и осушил чашу вина.

О некоторых связях в этом мире неизменно трудно сказать, отчего они возникли, вплоть до того, что порой причину и вовсе не отыскать; однако они способны переворачивать нутро беспокойством, проникать под кожу и в самые кости, сохраняться с сорванных цветов в юности до убелённой сединами старости; проходит сотня лет — они не обрываются, минуют три существования — всё неизменно.

Сюэ Сянь проглотил вино во рту, улыбнулся, изогнув уголки губ, вдруг рассеянно огляделся — и заметил, как Сюаньминь как раз отвёл от него взгляд, поднял чашку и сделал маленький глоток чаю…

Примечание к части

Последняя глава в арке "Неизменно".

Арка 5: Без сожалений. Глава 74: Родинка между пальцев (1)

На юго-запад от городской стены уезда Цинпин, вокруг горы Боцзи и дальше, прямо к великой реке[208], текла древняя река, прозванная Озером диких уток.

В окрестностях Цинпина о ней издавна непрестанно ходили слухи. Всегда говорили, что там живёт речной бог, он может благословить округу на мягкие ветра и благоприятные дожди[209] в полях и на превосходные рыбу и креветки. Передавали также, что некогда люди, истинного положения вещей не понимавшие, хотели запрудить реку и построить дома, в итоге же что они строили — всё рухнуло.

Со временем молва расходилась всё больше и становилась всё волшебнее, люди возвели на берегу храм речному богу, так что простой народ из далёких и близких краёв мог поклоняться ему и приносить жертвы, чтобы изыскать беззаботной жизни.

Однако это Озеро диких уток, в конце концов, было областью дикой, днём кто-нибудь изредка приходил в храм речного божества, однако ночью здесь было пустынно и темным-темно — действительно подходящее место для нечисти.

Сегодня храм речного бога, вопреки обыкновению, в глубине ночи освещали свечи, и у ног статуи речного божества покачивалось два огонька, озаряя зал тускло-жёлтым. На мягких храмовых подстилках сидели два человека: один — низкий коренастый мужчина средних лет, другой — хилый, худой и маленький подросток.

Молодой монах, одетый в подобное облаку белоснежное одеяние, ровно стоял у свечей, где в их свете разровнял на алтаре для курильницы лист жёлтой бумаги. Он придержал край рукава, обильно обмакнул кончик кисти в тушь и написал на жёлтой бумаге несколько слов:

«Цзян Шинин

Год Бин’инь[210], седьмой день восьмого месяца»

На старом дереве у врат храма, на изогнутой толстой ветке восседал мужчина в чёрных одеждах; спиной он прислонялся к стволу, одну ногу держал согнутой, другую — свободно повисшей и выглядел несколько безучастным. В белом лице его тепловатыми оттенками отражались крохи света, проникающего из храма, очертания выдающегося облика оказались слегка сглажены, и проступила столь редкая капля мягкости.

Это бы не кто иной, как Сюэ Сянь.

Этой ночью в резиденции Фан отошли ко сну небывало поздно. Старые и молодые, все выпили по чуть-чуть и после в лёгком опьянении глубоко